Саша Черный. Собрание сочинений в 5 томах. Т.3 - Страница 138

138

<1925>

ТАБУ

В прежние годы подпалишь какую-нибудь курицу или дурака в петербургском «Сатириконе», и далекий рязанский или орловский читатель, с удовольствием обоняя запах паленых перьев, пинкертоновских очков не надевал: «бытовая курица», «бытовой дурак», чего еще до фамилии добираться.

Да в самом Петербурге народу была пропасть. Кто там разберет — с Петербургской стороны курица или с Васильевского острова…

Нужно ли вообще подпаливанием заниматься? Это уже вопрос особый. Другой вот и хорош, и честен, и с женой не дерется, а положишь его на палитру — одну сыворотку из него и выжмешь.

А дурак или злыдень какой-нибудь всеми цветами глупости или свинства переливает. «Дурак круглый», «дурак махровый», «дурак классический» — одних дураков сортов до двадцати.

И кто видал, кто может себе представить карикатуру на Антиноя, на доктора Гааза, на Гаршина?..

* * *

В эмигрантском уезде — тесно. Милых людей не мало, но и немилых достаточно. И все на виду, как сосиски в витрине. Ленивые люди говорят: нет тем. Как же нет, когда темы по всем метро стадами скачут, в каждом знакомом квартале по дюжине золотых тем из всех углов торчит. Жизнь стала пестрей лоскутного одеяла. Высокое переболталось с низким, — и вообще — подымаются реже, а вниз кубарем — каждый день… Голова от нерассказанных тем пухнет.

По рецепту старого стишка в таких случаях «переносится действие в Пизу». Но попробуйте, пожалуйста, перенести сложную настойку из парижских натурщиков в Берлин и обратно. Целый день телефонные звонки и неделикатные вопросы: «Это вы про Клавдию Петровну?! У нее же рыжие волосы и боа из шеншелей, и она же свою старую тетку на мороз выгнала…»

Ну вот. Только на свете гиен, что ваша Клавдия Петровна. Поймите вы, наконец, милые люди, что на фотографии и то человек часто на свою собаку похож, а уж «сатирической фотографии» и подавно на свете нет. Сантим ей цена.

Многоуважаемый и дорогой Смех! Ты так всем сейчас нужен, без тебя так всем тошно… Но чтобы ты не садился каждый раз, выражаясь вульгарно, в калошу, вот несколько гигиенических правил, которые сегодня весьма пригодятся в редакции любой газеты и любого журнала:

1) Если хочешь сделать сборную солянку из своих знакомых или из знакомых твоих знакомых, выбирай таких, которые уехали в Америку или живут в Румынии. Туда ничего не доходит, а если и дойдет — обойдется.

2) В политические капканы не лезь. Иначе тебе оторвут сначала правую руку, а потом и левую. Обзаводиться же двумя правыми или двумя левыми лапами тебе, внепартийному Смеху, не пристало.

3) Над большевиками смейся не чаще двух раз в неделю, ибо нет более осточертевшей и отвратительной темы. Я полагаю, что сами большевики, которые поумнее, когда думают о себе, зажимают обеими руками нос.

4) Лежачего бей осторожно, особенно если он брат твой — эмигрант.

5) Помни, что в эмиграции есть своя юмористическая теща из старого «Будильника»: карт-д’идантите, виза, падение курса, оборванный эмигрант, сидящий на чемодане у швейцарской границы, и т. п. милые вещи.

Если можно, дорогой Смех, никогда не касайся этих тем… Пожалуйста!

6) Вообще, если можешь, умей быть смешным… без темы. Вари куриный бульон без курицы и осторожно маскируй каплю серной кислоты ведрами веселого, бодрого кваса. Ибо каждый твой близкий — цензор, прокурор и Нат Пинкертон твоей души.

7) А главное, не забывай, что еще Гоголь писал о «Комическом писателе»: «Малейший признак истины — и против тебя восстают, и не один человек, а целые сословия».

Во всем остальном ты, разумеется, совершенно свободен.

<1925>

НАШИ ДЕТИ

Они живут рядом с нами — русские дети, маленький народ, не знающий России. У них какая-то своя подводная жизнь: приносят в дом лубочно-раскрашенные французские еженедельники для детей и, сдвинув брови, не улыбаясь, рассматривают нелепые и смешные фигурки; с опытностью старых биржевиков собирают марки, меняют их, бегают на марочную биржу и следят за движением цен по новым прейскурантам; строят из стальных продырявленных пластинок подъемные краны и похожие на эшафот элеваторы (скучные игрушки для маленьких марсиан!); надвинув на голову пластинку с тугими наушниками, хмуро слушают наплывающий с Эйфелевой вышки радиоскрежет и одновременно пробегают глазами заданные на завтра страницы из истории французской революции… К ним никогда не приходят маленькие французы, школьные приятели, и сами они тоже в гости к ним не ходят: не принято. По четвергам — кинематограф. Гениальный Чаплин утирает нос салфеткой своей дамы; ковбой, привстав на седле, ловит свалившуюся со скалы любимую девушку; изящный банкир по случаю падения рельсопрокатных акций подносит к виску изящным движением браунинг.

России наши дети не видали и не знают. К кой-кому из них перешел по наследству обрывок русской хрестоматии со странными картинками. Генерал Топтыгин, развалившийся в санях, девушка, сидящая на окованном сундуке в снежном бору, витязи, выходящие из моря… Дети перелистывают, смотрят, — далекие северные джунгли, «Россия». — «Тарзан», ужасный роман-семечки, пожалуй, пленительнее и ближе.

Иногда заглянут в передовицу эмигрантской газеты, брошенной отцом на столе. Непонятно. Раскроют «Архив русской революции» — скучно.

* * *

Путь один — русская книга. Если кто-либо из взрослых поможет детям и среди бесчисленных томов разыщет и укажет то, что нужно, — нет внимательнее, нет роднее читателя, чем русские дети. Лесковский «Кадетский монастырь», либо «Зверь», либо «Неразменный рубль», даже в простом домашнем чтении-журчании сразу заставит детей забыть о вечернем радио и о подъемных кранах из стальных пластинок. Так не слушают (да и не читают этого вздора вслух) ни «Тарзана», ни «Генерала Дуракина» из серии несменяемой «розовой библиотеки», ни отвратительных еженедельников из угловых лавочек.

138